Учительница истории как белая ведьма

Сегодня гость редакции — Валентина Павловна Крестинская, учитель истории, обществознания и светской этики школы № 12 г. Хабаровска.

— Между прочим, школа № 12 — лучшая в Хабаровске. Объясняю — почему. Критерием является то, что ее медалисты постоянно набирают больше 70 баллов. А нынче у нас шесть медалистов. И в верхней строчке заслуг наша школа уже пять лет.

— Ну, школу-то вы похвалили. А себя? Какие у вас заслуги?

— Могу сказать, что я — заслуженный учитель России, заслуженный ветеран города Хабаровска, а все остальное перечислять не буду.

— Понятно. И если не секрет, какой у вас педагогический стаж?

— Нынче 62 года непрерывного трудового стажа в школах — и только в школах. Их было всего четыре.

— Ничего себе — 62 года! А сколько ж вам лет?

— 83 года.

— И вы еще работаете?

— И я еще работаю.

— Молодец!

— Сейчас готовлю классный час, который называется «Я знаю, я помню, я горжусь».  Это будет музейный урок, потому что в школе я еще руковожу музеем. Лучшим в Хабаровске музеем. В прошлом году мы участвовали во всероссийском конкурсе, где заняли призовое место. А еще нам выдали бумагу, где написано, что нас внесли в Книгу Почета России. Как говорится, знай наших!

— Стало быть, разговор начнем с музея.

— Наш музей — самодельный.

— Это как?

— Мы его сделали сами. Ни один художник не приложил руку ни к экспонатам, ни к экспозиции.

— Сами — это кто?

— Школьники, педагоги и родители. Музей называется «Память». На следующий год нашей школе будет 60 лет. Первым ее директором была Гомза Антонина Николаевна — знаменитая личность! По ее заданию, как тогда было положено, создали Ленинскую комнату в 1965 году. Потом ее переделали в музей.

— А от Ленинской комнаты что-то сохранилось?

— Бюст Ленина и 32 тома ленинских работ. Как учитель истории, я понимаю, быть может, наступят такие времена, когда кому-то захочется почитать и понять, кто такой был Ленин. И вообще: дурак не мог написать такое огромное количество работ.

— Почему музей называется «Память»?

— Потому что это память о школе, о ее истории, о тех людях, которые этого заслужили. В музее собраны материалы о наших ветеранах. Их у нас пять. Они десятилетиями были со школой — и в радостях, и в проблемах. Есть экспозиция об учителях-ветеранах. Представлены лучшие ученики школы. Несколько лет назад мы получили знак «Лучший хранитель истории Хабаровска». Таким знаком награждены всего две из семидесяти городских школ. При его вручении члены комиссии (а там были знатоки музейного дела!) сказали так: даже если бы у нас были пустые стены и стенды, все равно знак был бы присужден только за то, что в музее хранятся девять солдатских писем с фронта.

— А имя автора писем…

— Бакланов Николай Михайлович. Он дружил с нашим музеем и с нашей школой 25 лет.

— В других школах есть подобные музеи или просто комнаты, где хранится история?

— Однажды мы пришли в музей одной хабаровской школы, а в углу ведро с грязной водой и швабра с тряпкой. А там ведь знали, что к ним в гости придут учителя истории… Понимаете? Я повернулась и ушла. Но я знаю очень красивый музей, сделанный художниками, в гимназии № 3. О других не знаю.

— Наличие школьных музеев зависит от наличия свободных помещений?

— Нет. Нет! Я думаю, что зависит от директора школы — какой он по мировоззрению, по отношению к людям и, разумеется, к истории нашей страны… Когда вторым директором нашей школы была 25 лет Васильева Галина Андреевна, она сохранила и помещение музея, хотя это было непросто, и экспонаты.

— На ваш педагогический взгляд, мы историю знаем и помним?

— О чем вы говорите, если историю изучают в школе?! Конечно, знаем.

— Иногда телевизионщики показывают небольшие уличные опросы, где люди не могут ответить на элементарные вопросы по истории. Создается тупое впечатление, что мы — иваны, не помнящие родства.

— Понимаете, телевидение иногда сильно корежит действительность. Если показывают, к примеру, снижение цены на какой-то один товар, то у вас какое создается впечатление? Радостное? Нет. Так и здесь. Не стоит обобщать. С другой стороны, естественно когда что-то уходит из памяти. Но если школьники не знают элементарного из современной истории страны и края, то уже плохо. Значит, у них в школе не преподают светскую этику.

— Погодите, мы говорим об истории…

— А это как раз и связано с историей. Светская этика предполагает не просто нравственные качества. Знаете, с чего мы начинаем разговор еще в четвертом классе? Я предлагаю определиться: кто такой патриот? Ребята говорят: это человек, который любит родину и т. д. А я им предлагаю иное определение. Патриот — это человек, который знает историю своей страны. Но это не все. Патриот — это человек, который переживает за неудачи, через которые проходит его страна, который радуется ее успехам. И что-то хорошее, пусть даже и небольшое, делает для родины.

И дети у меня многое знают. У них у всех есть Конституция. Гимн мы выучили наизусть. А в конце учебного года они меня спросили: почему мы редко его поем? Но тогда еще не было известно, что школы каждый понедельник будут поднимать российский флаг и исполнять гимн.  

— Как вы считаете, этого достаточно?

— Нет, не достаточно. Школа не должна проходить мимо знаменательных дат, дней воинской славы и т. д. Это наша задача — задача историков, прежде всего. Вот, например, я спрашиваю четвероклассников, сколько субъектов в РФ? Вы знаете?

— 87.

— Неправильно. 85! А в Хабаровском крае сколько муниципальных районов?

— 19.

— Неправильно. 17! Но вы очень близки. А вообще, если честно сказать, наши учителя истории — достойные люди, они хорошо учат ребят.

— Хорошо-то — хорошо, а что творится в мире? Перекраивают историю, как хотят…

— Я к этому отношусь очень отрицательно. Наши ученые-историки сейчас пытаются создать учебники, которые были бы правдивыми. Но ведь каждый автор каждого учебника по-своему понимает правдивость. Например, кто-то считает, что блокада Ленинграда — это незначащее событие, что это — правда, что ее надо навязывать ученикам. Люди все разные, в том числе и авторы учебников.

И еще: в пору моей юности каждая тема в учебнике по истории России заканчивалась информацией о крае. Прямо так и было написано в учебнике: наш край в это время.

— Так это же замечательно!

— Да. Сейчас к этому возвращаются. Доктор педагогических наук, профессор Ольга Юрьевна Стрелова написала учебник по истории нашего края, правда, за 17-18 век. А что касается дальнейшей истории — пока под вопросом. Но это очень нужно! Особенно сейчас, в свете новых требований к истории, в свете рассуждений, которые ведутся везде и всеми. Ребенок любого возраста должен знать, где он живет, что представляло его место жительства в разное время.

— Но мы же дожили до времени, когда по одному предмету появилось несколько учебников. Как ориентироваться? Какой выбрать?

— Так было. Сейчас это сузилось.

— Сейчас — это когда?

— Лет пять назад. И все дети изучают историю по одному учебнику. А раньше говорили: надо его выбрать. А как учитель выберет? Изучит все учебники по истории? А их бывало по 7-8 штук, к примеру, только для шестиклассников. Учитель не мог их все прочитать — только пролистать. Я считаю, то была дурь несусветная.

— А как надо, на ваш взгляд?

— В создании учебника, как я понимаю, должна участвовать какая-то группа лиц, в которую входили бы люди нашего возраста, среднего возраста и молодые. И все они пишут тексты на одну тему. Потом собираются и обсуждают, что считается главным в этой теме. И это главное совместно выбирают люди разного возраста каждый со своей колокольни, достигая консенсуса. Мне видится, вот так должны создаваться учебники. Не Иванов или Петров написал, выдавая свою точку зрения, как единственно верную и непререкаемую, а коллективный подход.

— Тот период, который мы прошли с вакханалией учебников, оценкой событий в нашей стране, перекраиванием истории — это что было? Как вы думаете?

— Это было создание нашего государства — России, когда к власти в стране пришли более молодые люди со своей точкой зрения. И они посчитали: только так — и ничего другого. Что советское время отжило, что советские руководители мыслят по-старому и т. д. Новые взгляды касались всего, в том числе и учебников.

— А не было ли здесь тлетворного влияния Запада?

— Как сказать… Произошел государственный переворот: от социализма мы перешли не понятно к чему…

— Как — к чему? К дикому капитализму.

— Сейчас мы что-то строим в стране, но пока так и не можем определиться, что именно. Но именно то время послужило толчком к изменениям, и я не против них.

— Мы многое утратили или что-то приобретаем в результате перемен?

— В настоящее время мы приобретаем. А во время произошедших перемен мы разбирались, кто и что из себя представляет и т. д. А сейчас люди как бы повернулись в сторону своей страны, и мне это нравится.

— Нас повернули события на Украине?

— Нет-нет. Я о другом хотела сказать. В западных странах не изучают историю России в отличие от нас. У нас — новейшая история, где школьники пусть коротко, но изучают историю каждой страны. И это правильно. И здорово! Поскольку у ребят расширяется кругозор. И так у нас было всегда. Это большой плюс. А что касается Украины… Ну, куда она нас повернула?

— Мозги повернула. Глаза раскрыла. Начинаем понимать, кто мы, какие мы — слабые или сильные.

— Я считаю, что россияне всегда знали свою силу, и мозги у нас всегда были на месте. Конечно, плохо, что они там своих молодых людей так воспитали. Но нас они ни в чем не воспитали. И если у нас есть люди, поддерживающие агрессивную украинскую клику, то это незначительные издержки, которые бывают всегда. Какой смысл на них равняться? Никакого. Я так считаю.

— А вам не кажется, что мы за эти буквально несколько месяцев стали более патриотичными?

— Это — да! Мы повернулись к лучшему. Кстати, про патриотику. У меня вопрос: как вам обновленная площадь Блюхера? Нравится?

— А как же! Столько лет она прозябала, и, наконец-то, площадь Блюхера облагородили. Сейчас она красивая, живая, умная площадь для людей.

— У вас есть замечания к этой площади?

— Я предполагала, что площадь обустроят, но вокруг будет бурьян, как происходит по всему городу, где делают детские площадки или благоустраивают дворы. Однако нет, бурьян выкосили, даже благородную травку посеяли. А почему вы вдруг спросили про площадь? Как она связана с нашим разговором?

— Напрямую. Площадь названа именем Блюхера. Это значительная историческая личность. Это наш дальневосточный и российский герой. Но о нем здесь ничего нет. Ни слова! Ни единого намека.

— А ведь верно…

— Здесь всегда будут люди разного возраста, будет множество детей, будут гости города. У самого начала площади должен быть какой-то знак или символический вход, где было написано: «Площадь имени Василия Константиновича Блюхера», потому что многие даже взрослые люди не помнят, как его зовут и кто он такой. И далее: с одной стороны знака — кратко заслуги Блюхера, с другой стороны — тоже кратко — история этой площади. Люди будут читать, будут знать, будут рассказывать детям. Это называется возвращением исторической памяти.

— Кстати, ведь история этой площади сама по себе интересна.

— Не то слово! Раньше на этой территории был плац, где тренировались военные из казарм, которые были вдоль почти всей нынешней улицы Ленина. Потом решили, что вместо плаца надо сделать площадь. Позже, уже в советское время, выбирали ей имя. Предлагалось назвать именем Пушкина, поскольку рядом одноименная улица. Но какой-то «умный» чиновник назвал Пушкина представителем буржуев, а на слуху было имя Блюхера. В честь него и назвали, с чем согласилась тогдашняя власть.

— Так ведь в Хабаровске все площади безродные: имя есть, а родства нет. У нас и улицы, названные в честь именитых героев или заслуженных личностей, не имеют элементарных (хотя бы малюсеньких!) табличек, с указанием их заслуг.

— Абсолютно верно! Но такого, как я думаю, нет нигде в России, ни на одной площади. Не принято почему-то.

— А зря…

— Зря! Это ведь зримая история, это тоже историческая память.

— Кроме площади Блюхера на что еще можно обратить внимание?

— Ни в одном российском городе нет рядом трех площадей, а у нас есть.

— У нас???? Где????

— Первая площадь: Комсомольская, у которой есть символ — памятник партизанам и комсомольцам. Вторая площадь: Соборная, у которой есть свой символ — собор. Третья: площадь Воинской славы, где тоже есть свой символ — стела «Город воинской славы». Ну а на площади имени Ленина стоит его памятник — слава богу, не снесли. На площади Серышева стоит небольшой его монумент.

— Рассказывали про абсолютно другой подход — не буду называть страну. Допустим, заслуженный человек родом из такой-то деревни, учился в такой-то школе или вузе, любил покушать в таком-то ресторане, и там везде обязательно есть таблички с указанием его имени и его заслуг. Это ведь тоже справедливая историческая память. И это не стоит больших затрат. А у нас в культуре такого нет.      

— Когда мы были на открытии площади Блюхера, то внесли городской администрации предложение об установке памятного знака.

— То есть сказали устно?

— Конечно.

— Но вы же знаете, как чиновники замечательно относятся к устным предложениям… Где бумага?! Ведь за вашим предложением стоят деньги — нужен проект, потребуется врезка в архитектуру площади… Оно им надо? Если загодя не додумались, то уж потом кто признает свой просчет?

— Не будем торопиться с выводами. А вдруг на фоне всеобщего поворота к истории и сделают на площади именной знак?!

— Дай бог! Дай бог. Но остается вечный вопрос: почему мы такие?

— Потому что воспитание начинается с семьи. А что творится в семьях — не будем обсуждать. Семья на первом месте, на втором — школа.

— А что ж нам делать-то с семьями?

— Не знаю… Надо сейчас как-то так воспитывать детей, чтобы у них были нормальные семьи.

— Как воспитывать, когда школа низведена до образовательной услуги? Вы, например, что делаете в плане нормального воспитания?

— Моя малышня, например, проводила соцопросы на улицах Хабаровска по Дню народного единства, по другим праздникам и датам.

— Малышня? Даже так?

— Да. Я даю своим четвероклассникам вопросы и ответы. Учу вести себя тактично, а если кто-то не пожелает отвечать, то извиняться за беспокойство. Потом они пишут отчеты, рисуют таблицы ответов —  все по-взрослому.

— А с другой стороны, это еще и навык общения со взрослыми людьми, что и боязно, и непросто…

— Да, здесь много зарыто собак.

— Хорошо, что с этого года вводят в школах подъем российского флага и исполнение государственного гимна, что будут уроки «Разговор о важном». Но, быть может, этого все-таки мало? 

— Этого, конечно, недостаточно. Что касается уроков о важном… Пришла бумага, где расписаны темы этих разговоров на весь год. С одной стороны, это хорошо. А с другой стороны, это как-то ограничивает педагога. Быть может, в данное время ему надо поговорить с ребятами о другом, потому что важной может быть не рекомендация чиновника, а совсем другой злободневный для ребят вопрос. И опять же: не каждому учителю дано выделить важное. Допустим, для класса это одно, но надо выделять важное и в рамках страны, в рамках нашего края.

— Будем надеяться, что здравый смысл победит, что учителя найдут золотую середину. Ведь это первое серьезное обращение к нашей символике — гимну, флагу. А дальше что? Что еще можно или нужно?

— Я думаю, что обязательно надо вводить уроки о нашем крае, о городе, о поселке. Обязательно!

— Но этого же сейчас нет?

— Нет. Но потихоньку вводится. Сразу не получится.

— Но ведь всегда можно найти выход. Допустим, приглашать на такие уроки краеведов, сотрудников музеев…

— Можно. Но это не так просто. Представьте, сколько надо найти таких сотрудников на семьдесят школ в Хабаровске, да еще по несколько раз в месяц и на весь учебный год!? Еще важно, как будут говорить эти люди, ведь не все сумеют общаться со школьниками.

— В свое время довелось несколько раз бывать на встречах участников войны со школьниками. Задумка хорошая, но приглашенные не умели заинтересованно рассказывать, а школьники не воспринимали их рассказы. Психологического контакта не получалось. Было великое чувство досады, поскольку школьникам показали беспомощных пожилых людей. А подростки жестоки в этом отношении.

— Да, это так. И это грустно. Но сейчас участники войны в школы уже не приходят. Волошин Николай Иванович — один из пяти наших ветеранов — ребятам был интересен, хотя последние годы он был никакой. Он ушел из жизни три года назад в возрасте более девяноста лет, а мы ухаживаем за его могилой. Интересная деталь: когда он приходил в класс, а мы предлагали ему сесть, он отказывался, повторяя, что воин должен стоять. Он был замечательный человек, хотя и очень пожилой. Сейчас в школы приходят дети войны. Чтобы детям было интересно их слушать, наверно, надо заранее с ними поговорить, как рассказывать и о чем.

— Быть может, совсем не надо приглашать в школы ветеранов? Быть может, это была обязательная разнарядка советского времени?

— А я такого не помню.

— Тогда кого нынче приглашать в школы?

— Специалистов. Настоящих специалистов своего дела. Таких людей много. Они молодые, грамотные, они воплощают собой реальные жизненные примеры.

— Но их же не приглашают в школы.

— Нет.

— А почему?

— Наверно, о них не знают.

— Согласитесь, это лукавство. Была бы такая задача, а уж найти-то не проблема.

— Я думаю, этим должна заботиться не школьная администрация, это задача для города. Городское управление образования могло бы продумать, с кем проводить встречи, кого рекомендовать школам. Быть может, даже обучать этих людей встречам со школьниками. Это очень важный и нужный вопрос. Ведь сколько у нас много молодых и достойных специалистов, руководителей предприятий, которые из ничего создали свой бизнес, которые могли бы рассказать и о себе, и о профессии — особенно старшеклассникам.

— Для такого дела опять же должна быть инструкция сверху.

— Какая инструкция? Почему сверху?

— А кто возьмется за такое дело самостоятельно? Это же дополнительная работа.  

— Ну, зачем вы так — среди управленцев тоже есть энтузиасты. Конечно, учителям нужна помощь. Но все зависит от того, как человек воспринимает задачу. У нас в городе достаточно мест, где можно получить консультацию — много музеев, много исторических мест. Если педагога это не интересует, то что он может дать детям? То есть от каждого из нас зависит, на каком месте ты сидишь и что должен делать.

— А как разбудить интерес у педагога? Как его побудить к неким действиям? Я бы сделала, например, экскурсии в музеи для педагогов.

— У нас в школе такое было.

— Один раз?

— Один раз. Года четыре назад делали экскурсию наших педагогов в наш школьный музей.

— Нет-нет, я имею в виду экскурсии в краеведческий музей, в художественный, в археологический, в военно-исторический…

— А мне очень нравится такое предложение. Хорошее, дельное предложение! Я о нем обязательно расскажу в своей школе, но хорошо бы донести его и до городского управления образования. Администрация ведь может заниматься не только инструкциями и рекомендациями, но и организацией для педагогов чего-то такого, что расширяло бы их кругозор, что помогало бы им в работе.

— Какую оценку вы поставили бы нашему образованию?

— Я поставила бы четверку.

— Это не завышенная оценка?

— С различными минусами, но все-таки люди стараются, что-то меняют. А поиск путей и перемены всегда важны, чтобы не застояться.

— За время всей вашей педагогической биографии были предложения заняться другой работой?

— Были. Мне предлагали работу в горкоме КПСС, несколько раз предлагали быть директором школы. Но это — не мое. Мое — это дети, и я с ними.

— О чем я вас не спросила, а вы хотели бы рассказать?

— Я бы хотела рассказать о начале своей педагогической работы. Я пришла на практику в школу. Заходит учительница истории в класс, а дети все стоят на ушах. Она стукнула указкой по столу, они вздрогнули и сели. Урок проходил при продолжающемся шуме. А я думала: какой ужас, как я буду давать уроки в этом классе?

Следующим был урок русского языка и литературы. Входит учительница, останавливается у двери, а те же самые дети замерли по стойке «смирно». Я обалдела! Она подошла к столу и пальчиком показала им садиться. И они сели, сложив руки. Она подошла к доске, объявила тему, и куда она показывала пальчиком, они дружно туда смотрели. Урок прошел в смирении, внимании и уважении.  Учительницу звали Евгения Мироновна.

Когда закончилась моя педагогическая практика, то директор школы сказал, что я копирую Евгению Мироновну.  А я ответила, что буду копировать ее всю жизнь. А спустя много лет моя подруга сказала, что я — белая ведьма.

— Это что означает?

— Это означает, что, когда я вхожу в класс, то дети стоят по стойке «смирно». А когда объясняю тему, то ребята следят и за моей речью, и за моей рукой безотрывно. То есть я всю жизнь копирую свою учительницу, которая показала мне, как надо работать с детьми, чтобы они ждали своего учителя.

— Так это же замечательно, когда есть кого копировать!

— Да, мне в этом повезло.

Раиса Целобанова. Фото автора